Капитан Ульдемир. Властелин [сборник Литрес] - Владимир Дмитриевич Михайлов

– Чем я могу быть вам полезен?

Охранник Жемчужины смотрел на него немигающими глазами.

– Идите со мной, – сказал он.

– Приношу извинения, – вежливо отказался Эфат, – но я спешу по очень важному делу. С удовольствием встречусь с вами несколько позже.

– Сейчас нет более важного дела, – сказал страж, – чем то, в связи с которым я вас приглашаю.

Похоже, что он говорил серьезно. Эфат заколебался.

– Я нужен вам надолго?

Страж, кажется, чуть улыбнулся.

– Это вы решите сами. Как только разберетесь в деле.

– И все же… вы ведь случайно наткнулись на меня! Если бы вы меня не встретили здесь…

– То я разыскал бы вас в любом месте, где вы находились бы. Сейчас я как раз возвращаюсь из вашего жилища. Мне нужны именно вы, донк, личный камердинер.

Эфат вздохнул. Видимо, искали именно его, хотя ему было невдомек зачем. Он мог, конечно, отказаться и сейчас. Но этот плечистый и длиннорукий молодец если захочет, запросто унесет его, взяв в охапку. Здесь он был хозяином. Здесь было государство Ястры.

– Хорошо. Я иду с вами.

Страж – видимо, для вящей уверенности – взял его под руку, и старик ощутил тугую хватку сильных пальцев.

Они свернули в широкий коридор и двинулись, приближаясь к апартаментам Властительницы.

– Может быть, вы все-таки скажете?..

– Вы все увидите сами.

Страж постучал и, не дожидаясь ответа, отворил дверь. Это был малый, или, по другому названию, интимный холл. Здесь находился Советник Жемчужины.

– Ага, – сказал он. – Вот и вы. Прекрасно. Идемте.

Страж остался в холле, а Советник повел камердинера по анфиладе комнат. Одна за другой они оставались позади.

– Донк Советник, вы, кажется, ведете меня в спальню?

В следующей комнате, куда они вступили, сильно пахло лекарствами, и на столах из розовых и оранжевых сортов дерева Раш, уже больше не произраставшего на планете (один такой столик был ценнее современного самолета), стояли какие-то медицинские приборы, аппараты, в углу возник автоклав, не более уместный здесь, чем железный контейнер для мусора. Автоклав огорчил Эфата, а остальное – встревожило.

– Властительница захворала? Серьезно?

– Властительница в добром здравии. Не задерживайтесь. Нас ждут.

– Но тогда зачем…

– Я сказал вам: увидите сами.

Наконец они подошли к последней двери.

– Донк Советник, но это же спальня Ее Всемогущества! Я надеюсь, вы не ведете меня в спальню?

– Я веду вас туда, где вам следует находиться.

И Советник отворил дверь.

На кровати Жемчужины кто-то лежал. Но не она; она сидела в креслице рядом с кроватью и держала лежавшего за руку.

– Подойдите ближе, – приказала она.

Эфат подошел и взглянул.

На постели лежал Властелин Изар. Глаза его были закрыты.

Эфат опустился на колени рядом с кроватью, даже сам не контролируя своих действий. Он прижался губами к бессильно лежавшей поверх белоснежного одеяла руке. Потом повлажневшими глазами посмотрел на Жемчужину.

– Он жив, – сказала она. – Недавно на несколько минут пришел в себя. Хотел видеть вас.

– Я… Конечно! Великая Рыба! Властелин жив! Будет ли мне позволено остаться здесь? Я готов… все, что угодно…

– Вы останетесь, даже если не захотите этого. Потому что никто в Жилище, никто во всем городе не должен знать того, что теперь знаете вы.

– Разумеется! Благодарю, благодарю вас, Жемчужина Власти…

Он забыл в этот миг об историке, ожидающем ключи, как забыл обо всем на свете. Властелин здесь, и он, Эфат, будет ухаживать за ним. Днем и ночью.

– Ну вот, – сказала Ястра Ульдемиру. – Теперь я смогу отдохнуть. И не нужно никаких дополнительных сестер. Этот старик стоит трех, если не больше.

Послышались шаги.

– Ну вот он наконец. Все-таки в старости люди становятся страшно медлительными.

– По-моему, нет. Скорее, это несут мой ужин. Вам лучше спрятаться.

– А если все же Эфат? Вы не хотите, чтобы он вас увидел…

– Придется прятаться обоим. Если ужин – выйду я. Если камердинер – вы.

Времени на раздумья не оставалось. Стараясь ступать потише, историк и Леза скрылись в коридоре.

Замок сыграл свою протяжную ноту.

Они стояли в темном коридоре. Рука Хен Гота легла на плечо Лезы. Легким движением она сбросила руку. Он не повторил попытки.

– Ужин, – прошептала она. И вышла. Страж собрал обеденную посуду, составил на поднос. Беглым взглядом окинул комнату. И вышел, не сказав ни слова. Ключ повернулся. Леза обождала, пока шаги не отдалились на безопасное расстояние.

– Можете выйти, – сказала она.

Историк вышел, держа в руке связку бумаг.

– Жертвую вам половину, – сказала Леза. – Даже больше. Мужчины, по-моему, всегда испытывают голод. Но, к сожалению, нет второго прибора. Вы не запаслись случайно?

– О чем вы? А-а. Нет… – рассеянно откликнулся он, пробегая глазами документ – кажется, какое-то донесение, написанное от руки, но украшенное печатью размером чуть ли не с блюдце. – Нет, нет, спасибо, но я совершенно не хочу есть. – Он пролистал еще несколько бумаг. – Великая Рыба, какой клад здесь…

– Я успела прочитать довольно много… Да садитесь же, не придерживайтесь приличий так неукоснительно. Мы не в том положении.

– Но я и в самом деле… Кроме того, я полагаю, Эфат сообразит, что я остался без ужина – и обеда тоже, но об этом он вправе не знать.

– Вот и начинайте.

– Потом… после вас.

– Я беру себе вилку, а вам придется обойтись ложкой.

– Мне не привыкать, – сообщил он все так же отвлеченно, не отрывая глаз от бумаг. – Вы прочитали, говорите? Завидую. Нет, я не уйду отсюда, пока не разберусь во всем. Я занимаюсь историей достаточно давно, но такого себе не представлял. Для ученого этого хватит на всю жизнь, да что – на две, на три жизни!

Через несколько минут Леза отодвинула тарелку.

– Уступаю вам место. Только придется прямо из салатницы, а это – с блюда.

– Да-да, – откликнулся он и сел на освобожденный Лезой стул. Еду отодвинул в сторону, перед собой положил бумаги.

– Мне с детства внушали, что читать за едой – значит демонстрировать свою невоспитанность.

– Да, – согласился он, – я скверно воспитан, это правда. – Со вздохом отодвинул бумаги в сторону и потянулся за салатом. – Подумать только – если бы мне не пришло в голову искать этот архив, он еще сколько-то лет оставался бы неведомым науке…

– Но ведь вы, если я правильно вас поняла, занимаетесь совсем другой историей?

– Занимаюсь, это верно. Но боюсь, что этому пришел конец.

– Почему?

– Потому что для ее создания пришлось воевать. Наверное, никакая история не стоит того, чтобы за нее умирали. Тогда она теряет естественность. Становится похожей на театральное представление.

– Вы жалеете, что взялись за этот труд?

Он вскинул голову: